Сергей Елисеев – спаситель Киото
Лет пятнадцать назад, будучи на экскурсии в Киото, я услышал вопрос от японского гида: «Кто из вас знает, почему во время войны американская авиация не бомбила Киото? Благодаря кому до нашего времени дошли все эти прекрасные храмы и парки, считающиеся сегодня символами Японии?». К разочарованию гида, я знал ответ. Или во всяком случае, угадал, что хотела услышать наша сопровождающая. Я уже слышал эту удивительную историю от крупного японского религиоведа Умэда Ёсими. Он же назвал человека, которого именовал не иначе как «спаситель Киото»: Сергей Григорьевич Елисеев. Умэда встречался с Елисеевым в 1972 году в Париже и в своих воспоминаниях потом цитировал Сергея Григорьевича: «Во время Второй мировой войны американцы вовсю бомбили территорию Японии, но Киото этот ужас миновал. Я работал тогда в исследовательском центре Янъцзин при Гарвардском университете и обратился к американскому военному командованию с рекомендацией воздержаться от бомбардировок Киото. Ибо этот город — культурное достояние страны , а уничтожать культурные памятники нельзя»[1].
К сожалению, документальные подтверждения слов Елисеева пока не обнаружены. Да, и о каких бомбардировках идет речь? Известно ведь, что Киото должен был сгореть в атомном пожаре — об этом? И почему мнение русского ученого оказалось настолько важным для американского командования, что оно решилось изменить военные планы? Наконец, кем был этот человек?
Елисеев
Сергей Елисеев родился 1/13 января 1889 г. в Петербурге в семье богатого купца — того самого Елисеева, чье имя носят открытые им на главных улицах Петербурга и Москвы лучшие в стране магазины.
Культ самосовершенствования и учебы, принятый в семье Елисеевых, оказал сильное влияние на Сергея. Еще будучи ребенком, он приложил немало сил для изучения иностранных языков, используя для этого частые поездки в Европу. В возрасте 11 лет в Париже он оказался на выставке японского искусства и, подобно многим своим современникам, был полностью очарован и покорен им. Как и многие, мечтал изучать Японию и, как и у многих, это желание только усилилось у него после поражения России в войне 1904-1905 годов. Но Сергей Елисеев оказался совершенно уникален в методе исполнения этого решения. Сначала, в 1907 году юноша отправился в Берлин, где начал изучать японский язык, а через год отправился в страну его носителей и поступил в престижнейший Токийский императорский университет.
Сергей Григорьевич стал первым европейцем, окончившим эту «кузницу кадров» японских политиков и литераторов, и в старости со смехом рассказывал, как на церемонии получения дипломов в 1912 году император Мэйдзи с недоумением спросил декана факультета, на котором учился Елисеев «Кто это?», указав на него пальцем. «Студент из России», – ответил декан. «Император так удивился, – вспоминал Елисеев, – что мне никто не решился выдать свидетельство об окончании университета. Я получил его только, когда император умер, но это произошло в том же году, так что ждал я недолго». Впрочем, положенные ему как одному из трех лучших выпускников университета наградные золотые часы японцы так и не выдали, заменив их на серебряные.
Успехи Елисеева в учебе действительно были превосходны — он стал первым европейцем в Токийском университете во всех смыслах. Сергей досконально изучил историю этой страны и получил глубочайшие познания в области ее литературы, начиная от Кодзики и заканчивая Нацумэ Сосэки. С этим культовым писателем Японии начала ХХ века познакомился лично, будучи еще второкурсником, не раз бывал у него в гостях, где общался с Акутагава Рюносукэ, Комия Тоётака, Абэ Ёсинари и другими известными литераторами. Елисеев нанял еще трех личных преподавателей японского языка, чтобы как можно скорее почувствовать себя свободным в общении с японцами разных социальных слоев, образования и профессий. Европейский красавец и богач с блестящим образованием, он обожал вечеринки с гейшами и водил знакомство с первыми красавицами Токио.
После окончания университета он еще два года изучал творчество Басё и только потом вернулся в Россию, где стал профессором Петроградского университета.
К сожалению, революция 1917 года прервала эту блистательную карьеру. В качестве «заложника за отца» Елисеев был арестован, а когда все-таки вышел на свободу, решил бежать — сначала в Финляндию, а оттуда во Францию. Там Сергею Григорьевичу, уже находящемуся с семьей на пороге нищеты, повезло. На парижской улице он случайно встретил своего однокашника по университету Асида Хитоси (в послевоенные годы ставшего премьер-министром Японии), и по его протекции устроился на работу в японское посольство, а затем стал хранителем японской коллекции в парижском Музее Востока и профессором Сорбонны. Елисеев внес огромный вклад в создание французской школы японоведения, получил в награду гражданство этой страны, которого никогда не менял, и в дальнейшем прославился под французским именем – как Серж Елисеефф.
Вначале 1930-х годов профессор отправился в США, чтобы стать там директором Института Яньцзин и Центра исследований Китая и Японии в Гарварде. Сегодня Сергей Елисеев вполне справедливо почитается как один из отцов-основателей американского японоведения. Большинство американских японистов, внезапно оказавшихся востребованными после Перл-Харбора и дававших консультации Штабу Макартура во время Второй мировой войны, были учениками либо самого Елисеева, либо его учеников. Одним из первых стал Эдвин Рейшауер — в будущем выдающийся японовед, посол США в Японии и один из творцов американской политики в отношении на Дальнем Востоке в 60-70-е годы ХХ века. Так что теоретически Елисеев действительно мог в отдельных случаях оказывать влияние на военное командование (сам или опосредованно — через близких к генералитету учеников). Стало ли таким случаем вычеркивание из списков целей американской авиации Киото?
Киото
Во-первых, еще раз следует уточнить, о каких бомбардировках может идти речь. В Японии в качестве спасителя Киото почитается (вполне официально и даже сакрально — с религиозными службами в его честь) прототип Индианы Джонса — американский археолог Лэнгдон Уорнер. Памятники этому человеку установлены и в Киото, и в других старых японских столицах — Нара и Камакура, которые, якобы, тоже обязаны своим спасением археологу. Лэнгдон Уорнер действительно работал в Японии — в самом начале ХХ века, затем занимался описанием коллекции японского искусства в музее Бостона, но по образованию и направлению своих основных интересов он был синологом, а не японоведом. Большую часть жизни он провел на раскопках в Китае (в связи с чем у китайских властей имелись к нему серьезные претензии), а после начала Второй мировой войны был включен в группу советников специальной программы по защите памятников, архивов и предметов изобразительного искусства, созданной в составе армии США и ставшей позже известной как «Комиссия Робертса». Это отнюдь не мешает японцам чтить именно его как спасителя древних городов, не опускаясь при этом до поиска каких-либо доказательств. При этом Сам Уорнер всю жизнь отрицал свою причастность к истории спасения японских городов, прямо называя это утверждение мифом и легендой, что японцы относили на счет его зрелости и скромности, отчего любили Уорнера еще больше[2].
Любят и сегодня — невзирая на то, что уже давно опубликована переписка американского военного командования, военного министра Стимсона и президента Трумэна, из которой видно, что именно Генри Стимсон лично вычеркнул Киото из списка целей атомных бомбардировок, а затем неоднократно и упрямо отстаивал свою точку зрения в полемике со своими противниками. По мнению уже знакомого нам ученика Елисеева — Эдвина Рэйшауэра, Стимсоном руководила банальная ностальгия: он «знал и ценил Киото со времён проведённого там несколько десятилетий назад медового месяца». Интересно, что и самого Рэйшауэра сразу после войны причисляли к «спасителям», но он, как и Уорнер, с завидным упорством отказывался от этой роли и снова и снова переадресовывал получаемые благодарности в адрес Генри Стимсона[3].
Поверить в версию Рэйшауэра получится без особых усилий, если подкрепить эмоциональный фактор рациональным: аналитическими данными американских японоведов, прогнозировавших последствия гибели в огне старой столицы Японии. Это должно было привести к значительному усилению сопротивления японских вооруженных сил и ожесточенным сражениям на главных островах — вплоть до обороны Токио, символом которых станет месть Киото и поруганные императорские святыни. Для Стимсона это неизбежно обернулось бы не только пеплом храмов, которых он не видел с 1926 года, но и десятками, если не сотнями, тысяч дополнительных жертв с американской стороны и, как следствие, возможной отставкой. В любом случае, известно точно, что именно Генри Стимсон назвал Киото «важным культурным центром», который нельзя бомбить, и, несмотря на сопротивление военных, дошел в отстаивании своей точки зрения до президента Трумэну, который в итоге, 25 июля 1945 года — перед самым принятием решения о бомбардировках, вычеркнул Киото из списка городов-жертв[4].
Во-вторых, за дымом и пеплом атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки и несостоявшейся гибели Киото и еще шести японских городов, на которые таки не упали атомные бомбы, мы забываем, что с 1944 года, американцы засыпали Японию бомбами обычными, а с февраля 1945 года приступили к боевым испытаниям напалма. Токио, сгоревший дотла 10 марта, потерял за одну ночь почти столько же людей, сколько Хиросима и Нагасаки вместе взятые. На Киото же во время войны упало лишь несколько бомб, случайно сброшенных американскими летчиками, стремящимися освободиться от лишнего груза перед возвращением на базу. Киото не только избежал атомных бомбардировок, его не бомбили целенаправленно вообще. Так не об этом ли говорил профессор Серж Елисеефф своему японскому гостю в 1972 году в Париже?
Киото и Елисеев
Подобно Лэнгдону Уорнеру, Эдвин Рэйшауэр и его учитель Сергей Елисеев с началом Второй мировой войны были мобилизованы для работы на американских военных. В первую очередь это заключалось в организации преподавания японского языка для армейских специалистов — по будням, а на субботу Елисеев выезжал в Вашингтон, где трудился в в качестве консультанта Управления стратегических служб — прообраза ЦРУ[5]. Это о нем писал крупнейший советский специалист в в вопросах противостояния японским спецслужбам, сам профессор японоведения, Роман Ким: «В [шифровальном] бюро [министерства обороны США] работали квалифицированные офицеры-лингвисты, обучавшиеся в Японии и прошедшие шлифовку у профессора-японоведа Колумбийского университета Елисеева, сына бывшего владельца крупнейшего гастрономического магазина в Москве» (курсив мой — А.К.). В разведке Елисеев занимался проблемами ведения информационной войны с Японией, консультируя сотрудников Управления по вопросам особенностей японского менталитета, пропаганды и контрпропаганды, и даже по теме агитационных карикатур и и прокламаций. Американскими разведчиками русский профессор с французским паспортом был признан «определенно одним из самых компетентных специалистов, способных дать советы в этой области» и, учитывая обстоятельства, такое свидетельство заслуг дорогого стоит[6].
